«Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI–XXI вв.)»
19 апреля 2024 пятница
23.12.2012 (00:57)
«Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI–XXI вв.)» – это коллективный труд группы ученых, объединенных темой насилия в российском обществе. Названия очерков говорят сами за себя: «Позорящие наказания для женщин: истоки и последствия гендерной асимметрии в русском традиционном и писаном праве», «Повседневные практики насилия: супружеское насилие в русских семьях XVIII в.», «Инфантицид глазами образованного российского общества второй половины XIX – начала XX в.» и тому подобное. Тексты источников, приведенные в очерках, впечатляют сильнее любых научных комментариев. Slon публикует 7 фрагментов книги, недавно выпущенной издательством Европейского университета в Санкт-Петербурге.
В начале XVIII века путешественник <…> Джон Перри отмечал отчаянное положение русской женщины в семье, комментируя просвещенность Петра I, желавшего устранить браки по принуждению:
«В России мужья бьют своих жен самым варварским образом, и иногда столько бесчеловечно, что те умирают от ударов, но, несмотря на это, мужья не подвергаются наказанию за убийство, так как закон перетолковывает это в смысле исправления и потому не делает их ответственными.
С другой стороны, жены, нередко доведенные до отчаяния, убивали мужей своих, чтобы отмстить им за дурное обращение; в этом случае существовал закон, по которому за убийство мужа, жену заживо стоймя закапывали в землю, так что только одна голова оставалась над поверхностью земли. Тут приставлялась стража, чтоб наблюдать за тем, чтоб никто не высвободил несчастную, пока она не умрет голодной смертью. Зрелище это весьма обыкновенно в этой стране, и мне известно, что осужденные таким образом нередко оставались в этом положении дней 7 или 8».
От мужчины ожидалась главным образом защита чести «своих женщин»; бесчестное поведение девушки или женщины становилось куда большим унижением для мужчин в семье, так как тем самым обнаруживалась их, мужчин, нерадивость в охране «своих женщин». Пристальное внимание к сексуальному поведению женщин отражало типичное для патриархата желание управлять, «надзирать и властвовать». При этом честь мужчины – прелюбодея и растлителя, если мужчина становился таковым, – ничуть не страдала в случае посягательства на женщин из иной семьи; напротив, она в известной степени еще и укреплялась, а «символический капитал» семьи, в которой женщина растлила девство или пошла на адюльтер, соответственно уменьшался.
Распутная жизнь мужчины стала окончательно считаться «грехом вне дома» – в отличие от женского, оскорбляющего семью и дом («Мужнин грех за порог, жена все в дом несет»). Двойной стандарт стал особенно очевиден. Стандарты «честного поведения» для женщин с каждый годом все более отличались от предписаний для мужчин, и покуда от женщин становились все более ожидаемыми спокойствие, чистота, самоотречение, мужское представление об ожидаемых качествах (по крайней мере, в западной цивилизации) все чаще начало включать в себя инициативу, соперничество, а как итог – триумф.
Богатых, пользовавшихся защитой недалеко живущих родных, никто позорить бы не решился. Заковывали в железо и «вязали столбу на несколько дней», водили обнаженных «с музыкой», с венками из «будяков» (репьев) на головах, по пути избивая, засыпая глаза придорожным песком, заставляя танцевать или целовать измазанные дегтем ворота, только тех, кто был бесправен, беспомощен и бессловесен. Причем «особо отличались» во время ритуала опозорения – гиканьем, криками, оскорблениями, бросанием камней в падшую женщину – дети, подростки, но главным образом женщины-соседки.
У казаков за супружескую измену полагалось «зимнее купание на аркане в проруби», особенно если мужу удавалось поймать жену с «блудодейником». Кроме того, «за продерзости, чужеложество и за иные вины, связав руки и ноги, и насыпавши за рубашку полные пазухи песку, и зашивши оную или с камнем навязавши, в воду метали и топили за несоблюдение честности». Те, «у кого сердце было погорячее», сразу отсекали жене голову шашкой, вырезали шашкой ремни на спине у жены (рана либо заживала, либо была смертельной).
«Иные, раздев жену донага, привязывали на дворе и оставляли на съедение комарам или близ муравейника – на съедение муравьям».
Если женщина имела намерение убить ребенка, но не хотела разоблачить себя, то обнаружить это медицинская экспертиза не могла. В результате эксперты были готовы признать, что женщина причинила смерть младенцу по причине того, что была в обмороке или без памяти в тот момент, когда произошло убийство. Обсуждая проблему инфантицида с этой стороны, медики обновили привычный портрет женщины-детоубийцы. Они стали говорить о «родильном шоке», «родильном синдроме», «временном помрачении сознания» и даже о «безумии» у детоубийц.
Хорошим примером психиатрической трактовки причин детоубийства можно считать случай с крестьянкой Варварой Ероховой из Тамбовской губернии. В декабре 1863 года она бросила в печь своего двухнедельного сына. Анонимный врач, проанализировав данный случай, доказал, что убийство мальчика было совершено в состоянии глубокого умственного расстройства. В качестве доказательств безумия Ероховой выдвигались сообщения соседей о странности ее поведения, которые состояли в том, что у крестьянки наблюдали «какую-то задумчивость и перемены в лице». По мнению специалиста, изучавшего произошедшее, у Ероховой не было никаких мотивов для того, чтобы сжечь своего ребенка, следовательно, она совершила детоубийство в состоянии «временного и преходящего сумасшествия».
«Дело крестьянки, имя которой было скрыто за инициалами Т. З., все ставит на свои места. Т. З. родила вне брака, а ее ребенок был незаконнорожденным. Стыдясь позора и осуждения со стороны соседей, Т. З. избавилась от него. <…> И, скорее всего, так поступало большинство незамужних женщин в русской деревне, которые избавлялись от своих незаконнорожденных детей подобным образом.
Движущей силой детоубийства в этом случае был стыд незамужних молодых женщин перед окружающими.
Делая акцент на стыде и страхе позора у незамужних матерей-детоубийц, медики тем самым следовали традиционному объяснению, которое разделяли и юристы. В этом стыде они даже видели залог нравственного поведения. Один из авторов «Архива судебной медицины», доктор, который подписывался инициалами М. Г., утверждал, что желание незамужней роженицы избавиться от незаконнорожденного ребенка вовсе не безнравственно: «Безнравственная женщина никогда не может быть доведена до такого плачевного положения, потому что она совершенно равнодушна к своему позору; но та, у которой сильно развито чувство бесчестия, часто бывает лишена силы переносить <…> борьбу с беспомощным состоянием, угрожающим всей ее жизни <…> Будь она при другой обстановке жизни, она могла бы сделаться нежною и безукоризненной нравственности женой и хорошей матерью для своих детей».
Насилие над детьми было исторически связано с крепостным правом и гражданским бесправием крестьян. «В самом деле, зачем учащему персоналу стесняться в различных телесных воздействиях на учеников, когда даже их отцы, взрослые и седые братья и родственники подвергаются самому позорному телесному наказанию – наказанию, производимому иногда в присутствии тех же детей и учеников? Могут ли телесные наказания, применяемые в школах, встретить какой-либо отпор со стороны самих учеников или их родителей, когда последние сами живут под постоянным дамокловым мечом – быть опозоренными перед всей деревней и своими собственными детьми?»
По данным Комитета Государственной думы по делам женщин, семьи и молодежи (на 2001 год), в России около 2 млн детей в возрасте до 14 лет ежегодно подвергаются избиению в семье. Более 50 тысяч таких ребят убегают из дома. При этом мальчиков бьют в три раза чаще, чем девочек. Две трети избитых – дошкольники. 10% зверски избитых и помещенных в стационар детей умирают. Число избиваемых детей ежегодно растет. По опросам правозащитных организаций, около 60% детей сталкиваются с насилием в семье, а 30% – в школах. Уголовная статистика отражает лишь 5–10% реального количества избиений. Согласно государственному докладу «О положении детей в Российской Федерации», в 2004 году было зарегистрировано около 50 тысяч преступлений против несовершеннолетних, более 2000 детей ежегодно погибает от убийств и тяжких телесных повреждений. По результатам исследований разных авторов, распространенность случаев насилия над детьми составляет от 3% до 30%. 
По информации, приведенной в публичном выступлении президента РФ Д. А. Медведева, в 2008 году жертвами насилия в России стали 126 тысяч детей, из которых 1914 детей погибли, 12,5 тысяч числятся в розыске. http://slon.ru/russia/zimnee_kupanie_na_arkane_v_prorubi_i_drugie_radosti_byta_-867331.xhtml
Потенциальными жертвами насилия считаются еще 760 тысяч детей, живущих в социально опасных условиях.
«Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI–XXI вв.)» – это коллективный труд группы ученых, объединенных темой насилия в российском обществе. Названия очерков говорят сами за себя: «Позорящие наказания для женщин: истоки и последствия гендерной асимметрии в русском традиционном и писаном праве», «Повседневные практики насилия: супружеское насилие в русских семьях XVIII в.», «Инфантицид глазами образованного российского общества второй половины XIX – начала XX в.» и тому подобное. Тексты источников, приведенные в очерках, впечатляют сильнее любых научных комментариев. Slon публикует 7 фрагментов книги, недавно выпущенной издательством Европейского университета в Санкт-Петербурге.
В начале XVIII века путешественник <…> Джон Перри отмечал отчаянное положение русской женщины в семье, комментируя просвещенность Петра I, желавшего устранить браки по принуждению:
«В России мужья бьют своих жен самым варварским образом, и иногда столько бесчеловечно, что те умирают от ударов, но, несмотря на это, мужья не подвергаются наказанию за убийство, так как закон перетолковывает это в смысле исправления и потому не делает их ответственными.
С другой стороны, жены, нередко доведенные до отчаяния, убивали мужей своих, чтобы отмстить им за дурное обращение; в этом случае существовал закон, по которому за убийство мужа, жену заживо стоймя закапывали в землю, так что только одна голова оставалась над поверхностью земли. Тут приставлялась стража, чтоб наблюдать за тем, чтоб никто не высвободил несчастную, пока она не умрет голодной смертью. Зрелище это весьма обыкновенно в этой стране, и мне известно, что осужденные таким образом нередко оставались в этом положении дней 7 или 8».
От мужчины ожидалась главным образом защита чести «своих женщин»; бесчестное поведение девушки или женщины становилось куда большим унижением для мужчин в семье, так как тем самым обнаруживалась их, мужчин, нерадивость в охране «своих женщин». Пристальное внимание к сексуальному поведению женщин отражало типичное для патриархата желание управлять, «надзирать и властвовать». При этом честь мужчины – прелюбодея и растлителя, если мужчина становился таковым, – ничуть не страдала в случае посягательства на женщин из иной семьи; напротив, она в известной степени еще и укреплялась, а «символический капитал» семьи, в которой женщина растлила девство или пошла на адюльтер, соответственно уменьшался.
Распутная жизнь мужчины стала окончательно считаться «грехом вне дома» – в отличие от женского, оскорбляющего семью и дом («Мужнин грех за порог, жена все в дом несет»). Двойной стандарт стал особенно очевиден. Стандарты «честного поведения» для женщин с каждый годом все более отличались от предписаний для мужчин, и покуда от женщин становились все более ожидаемыми спокойствие, чистота, самоотречение, мужское представление об ожидаемых качествах (по крайней мере, в западной цивилизации) все чаще начало включать в себя инициативу, соперничество, а как итог – триумф.
Богатых, пользовавшихся защитой недалеко живущих родных, никто позорить бы не решился. Заковывали в железо и «вязали столбу на несколько дней», водили обнаженных «с музыкой», с венками из «будяков» (репьев) на головах, по пути избивая, засыпая глаза придорожным песком, заставляя танцевать или целовать измазанные дегтем ворота, только тех, кто был бесправен, беспомощен и бессловесен. Причем «особо отличались» во время ритуала опозорения – гиканьем, криками, оскорблениями, бросанием камней в падшую женщину – дети, подростки, но главным образом женщины-соседки.
У казаков за супружескую измену полагалось «зимнее купание на аркане в проруби», особенно если мужу удавалось поймать жену с «блудодейником». Кроме того, «за продерзости, чужеложество и за иные вины, связав руки и ноги, и насыпавши за рубашку полные пазухи песку, и зашивши оную или с камнем навязавши, в воду метали и топили за несоблюдение честности». Те, «у кого сердце было погорячее», сразу отсекали жене голову шашкой, вырезали шашкой ремни на спине у жены (рана либо заживала, либо была смертельной).
«Иные, раздев жену донага, привязывали на дворе и оставляли на съедение комарам или близ муравейника – на съедение муравьям».
Если женщина имела намерение убить ребенка, но не хотела разоблачить себя, то обнаружить это медицинская экспертиза не могла. В результате эксперты были готовы признать, что женщина причинила смерть младенцу по причине того, что была в обмороке или без памяти в тот момент, когда произошло убийство. Обсуждая проблему инфантицида с этой стороны, медики обновили привычный портрет женщины-детоубийцы. Они стали говорить о «родильном шоке», «родильном синдроме», «временном помрачении сознания» и даже о «безумии» у детоубийц.
Хорошим примером психиатрической трактовки причин детоубийства можно считать случай с крестьянкой Варварой Ероховой из Тамбовской губернии. В декабре 1863 года она бросила в печь своего двухнедельного сына. Анонимный врач, проанализировав данный случай, доказал, что убийство мальчика было совершено в состоянии глубокого умственного расстройства. В качестве доказательств безумия Ероховой выдвигались сообщения соседей о странности ее поведения, которые состояли в том, что у крестьянки наблюдали «какую-то задумчивость и перемены в лице». По мнению специалиста, изучавшего произошедшее, у Ероховой не было никаких мотивов для того, чтобы сжечь своего ребенка, следовательно, она совершила детоубийство в состоянии «временного и преходящего сумасшествия».
«Дело крестьянки, имя которой было скрыто за инициалами Т. З., все ставит на свои места. Т. З. родила вне брака, а ее ребенок был незаконнорожденным. Стыдясь позора и осуждения со стороны соседей, Т. З. избавилась от него. <…> И, скорее всего, так поступало большинство незамужних женщин в русской деревне, которые избавлялись от своих незаконнорожденных детей подобным образом.
Движущей силой детоубийства в этом случае был стыд незамужних молодых женщин перед окружающими.
Делая акцент на стыде и страхе позора у незамужних матерей-детоубийц, медики тем самым следовали традиционному объяснению, которое разделяли и юристы. В этом стыде они даже видели залог нравственного поведения. Один из авторов «Архива судебной медицины», доктор, который подписывался инициалами М. Г., утверждал, что желание незамужней роженицы избавиться от незаконнорожденного ребенка вовсе не безнравственно: «Безнравственная женщина никогда не может быть доведена до такого плачевного положения, потому что она совершенно равнодушна к своему позору; но та, у которой сильно развито чувство бесчестия, часто бывает лишена силы переносить <…> борьбу с беспомощным состоянием, угрожающим всей ее жизни <…> Будь она при другой обстановке жизни, она могла бы сделаться нежною и безукоризненной нравственности женой и хорошей матерью для своих детей».
Насилие над детьми было исторически связано с крепостным правом и гражданским бесправием крестьян. «В самом деле, зачем учащему персоналу стесняться в различных телесных воздействиях на учеников, когда даже их отцы, взрослые и седые братья и родственники подвергаются самому позорному телесному наказанию – наказанию, производимому иногда в присутствии тех же детей и учеников? Могут ли телесные наказания, применяемые в школах, встретить какой-либо отпор со стороны самих учеников или их родителей, когда последние сами живут под постоянным дамокловым мечом – быть опозоренными перед всей деревней и своими собственными детьми?»
По данным Комитета Государственной думы по делам женщин, семьи и молодежи (на 2001 год), в России около 2 млн детей в возрасте до 14 лет ежегодно подвергаются избиению в семье. Более 50 тысяч таких ребят убегают из дома. При этом мальчиков бьют в три раза чаще, чем девочек. Две трети избитых – дошкольники. 10% зверски избитых и помещенных в стационар детей умирают. Число избиваемых детей ежегодно растет. По опросам правозащитных организаций, около 60% детей сталкиваются с насилием в семье, а 30% – в школах. Уголовная статистика отражает лишь 5–10% реального количества избиений. Согласно государственному докладу «О положении детей в Российской Федерации», в 2004 году было зарегистрировано около 50 тысяч преступлений против несовершеннолетних, более 2000 детей ежегодно погибает от убийств и тяжких телесных повреждений. По результатам исследований разных авторов, распространенность случаев насилия над детьми составляет от 3% до 30%.
По информации, приведенной в публичном выступлении президента РФ Д. А. Медведева, в 2008 году жертвами насилия в России стали 126 тысяч детей, из которых 1914 детей погибли, 12,5 тысяч числятся в розыске. http://slon.ru/russia/zimnee_kupanie_na_arkane_v_prorubi_i_drugie_radosti_byta_-867331.xhtml
Потенциальными жертвами насилия считаются еще 760 тысяч детей, живущих в социально опасных условиях.