Ярослав БАШТА: "Пражская весна для нас началась, когда в общежитии выключили свет"

События августа 1968 года прошли через всю судьбу Ярослава Башты, бывшего профессора археологии. За участие в демонстрациях против советских войск он был арестован в январе 1970 года и провел два года в тюрьме. После событий 1989 года Башта занял пост замдиректора Федеральной службы безопасности, был министром правительства страны, затем стал послом Чешской Республики в России.

- Господин посол, как вы восприняли события 1968 года?

- Еще за год до этих событий я вступил в политику. Это произошло осенью 1967 года во время студенческих демонстраций, которые происходили в то время в Праге. В студенческих общежитиях не было электричества, и митингующие студенты требовали света. Тогда у нас был Чехословацкий социалистический союз молодежи - мы его просто отменили и создали свой независимый союз.

Я был одним из его активистов. Мы тогда интересовались не только политикой, но и собственно студенческими проблемами, студенческим самоуправлением, вхождением студентов в ученые советы.

21 августа 1968 года я находился за рубежом, вернулся в начале сентября и увидел, что произошло. Настроение у нас было очень эмоциональным, и 28 октября, в день национального праздника, я помогал организовывать студенческую забастовку против оккупации. Потом была еще одна - 7 ноября, а затем 17 ноября, которая продлилась неделю.

- Как вели себя советские солдаты?

- Многие из тех, кто пришел на первой волне, действительно не знали, почему они здесь. Потом появились советские комендатуры, и мы начали понимать, что они здесь надолго и это оккупация. Но наш протест был не против солдат, а против политики СССР и против системы. Наши люди всегда говорили, что советские солдаты, пришедшие к нам, - они больше жертвы, чем мы. Даже уровень их жизни нельзя было сравнить с уровнем жизни в Чехословакии.

- Чешские власти предполагали, что дружественный им СССР решится на такой шаг?

- Никто не предполагал, поэтому реакция была столь эмоциональной. Мы думали, что все, что мы делаем, это для социализма и поэтому делается по праву. Этих идей придерживалось большинство населения, поэтому наши протесты были направлены не только против советских войск, но и тех граждан Чехословакии, которые им помогали. Через год, когда мы вышли на демонстрацию, нам противостояли не советские солдаты, а чешские. Власть была другой, вместо Дубчека был Густав Гусак. Это было настоящее сражение, были жертвы. Была борьба и внутри самой компартии Чехословакии - между ее либеральной и консервативной частью. Борьба между этими группами началась еще в начале 60-х годов. С одной стороны были люди, которые сотрудничали с Брежневым и СССР, а с другой стороны были и те, кто считал, что возможен чешский путь к социализму "с человеческим лицом".

- Можно ли говорить, что эта акция серьезно ухудшила отношения между двумя странами?

- После оккупации Чехословакии Советский Союз прежде всего потерял поддержку коммунистических партий в Западной Европе. До конца 60-х годов в мире были большие симпатии к партиям левого политического спектра, но после 1968 года эти симпатии исчезли. И оккупация страны в самом центре Европы имела большие последствия. Даже многие из тех в Чехословакии, кто с симпатией относился к СССР, пересмотрели свои позиции. Дело в том, что в ЧССР в отличие от других социалистических стран в компартии было больше миллиона членов, потому что после 50-х годов сама партия шла по пути реформ.

- Советские военные говорят, что они боялись, что в Чехословакию войдут войска НАТО. Это могло произойти?

- Я впоследствии занимался историей этого вопроса и могу сказать, что со стороны Запада была просто симпатия к нам и к людям, которые впоследствии уехали из страны, а их более двухсот тысяч! Среди них были такие личности, как, например, режиссер Милош Форман и писатель Милан Кундера.

- Но вы не уехали?

- Наоборот, я решил вернуться. Я был в Греции, потом в Италии и понимал, что невозможно остаться за границей, когда такое произошло. Я вернулся, потому что думал, что могу что-то изменить. На протяжении года я стремился что-то делать, но кончилось это тем, что меня арестовали. Два с половиной года я пробыл в заключении за "извращение социализма". Когда я вышел из тюрьмы, мы с друзьями помогали распространению оппозиционной прессы, которая печаталась за рубежом, создавали возможности для публикации литературы "самиздата" в Чехословакии, в котором сотрудничали такие авторы, как Вацлав Гавел и Павел Когут, Иван Клима, Лудвик Вацулик.

Это продолжалось до середины 70-го года, потом была знаменитая правозащитная "Хартия-77" (в этом документе содержалось требование к правительству страны соблюдать Декларацию прав человека ООН. - "Известия"), и я был одним из ее подписантов.

- Вы перестали заниматься археологией?

- Я рациональный человек, и после всех этих опытов, через которые я прошел, у меня осталось только одно чувство: я понял, что моя профессия - археология - для других времен. Когда происходят такие события, места для археологии совсем не остается.

После 1989 года у меня было чувство долга - я имел опыт двадцати лет пребывания в оппозиции. Кроме того, с 1972 по 1992 год я строил мосты, я был директором строительного предприятия, тогда я еще успевал заниматься археологией и написал почти все свои работы.

- Когда вы стали работать в Федеральной службе безопасности и информации, у вас не было желания отомстить тем, кто посадил вас в тюрьму?

- У нас были люди, которые до конца испытывали чувство страха, а потом вдруг стали очень радикальными и говорили о том, что необходимо расправиться с коммунистами. Но я думал по-другому: все, что было связано с 1968 годом, кончилось для меня в 1991-м, когда ушли последние советские войска. С 1991 года у меня уже не было никаких претензий по этому поводу. Когда я был молодым, я протестовал против оккупации, я хотел, чтобы эти войска ушли, и я дождался этого.

- Несмотря на все происшедшее, у вас не было антипатии к России?

- Когда говорят об этих событиях, я отвечаю, что на них надо смотреть как на историческое событие. В них уже не осталось места для каких-либо негативных чувств, потому что тогда на одной стороне была Чехословакия, на другой -- Советский Союз, теперь нет ни того, ни другого государства. Это были события нашей юности, и для меня, и для многих моих друзей это был такой рубеж, который изменил судьбу многих из них в позитивном или в негативном виде. Но это случилось.

- Как сегодня в Чехии относятся к Дубчеку?

- Он играл активную роль в событиях 1968 года, но в отличие от Гавела и других много лет не выступал и просто исчез с политической сцены. О нем ничего не было слышно. В конце 1989 года он вернулся - это было триумфальное возвращение, и в ноябре 1989 года несколько дней говорили о том, что нужно продолжать процесс 1968 года, а потом все это прекратилось. Поколение людей, которые в течение этих лет не были ни в оппозиции, ни с коммунистами, начало утверждать, что правы были они.

- Многие молодые россияне даже не знают, что б

ыло такое событие. В Чехии такая же ситуация?

- Я их понимаю. Когда был 1968 год и у нас были студенческие забастовки, к нам тогда приходили люди, которым в то время было 40 лет. Они говорили с нами о 1948 годе, когда студенты выступали против коммунистического переворота, но я чувствовал, что с нами говорят о чем-то очень далеком. И когда я посетил студентов в ноябре 1989 года и говорил с ними о событиях 1968 года, я почувствовал, что они воспринимают меня так же, как я воспринимал тех людей в 1968 году. Это значит, что каждое поколение думает только о том, что прожило оно само.