Чем удивит Международный кинофестиваль в Каннах?

Нынешний смотр на Круазетт можно сравнить с прыжками на батуте - причем каждый раз приземляешься в другом пространстве.

Судя по первым дням показа, Канны, ведомые неустрашимым, остроумным синефилом Тьерри Фремо, решили поразить воображение самых искушенных критиков и кинематографистов. Не знаю, знаком ли отборщикам девиз Станиславского: «чем будем удивлять?», но явно они им руководствовались.

О самом скандальном фильме конкурса пресса кричала еще до фестиваля. Режиссер Лоу Е - китайский диссидент и каннский любимчик. Каждая его картина - взрыв негодования на родине и… крепкие каннские объятия. Ему уж и снимать в Китае запрещали. Но смелый парень Е благодаря финансовой подпитке французов и гонконгцев снял кино подпольно. Да какое! Предыдущий «Летний дворец» с его контрреволюционной сценой протестов на площади Тяньаньмэнь смотрится детской историей. Нынешний каннский конкурс открыла его «Весенняя лихорадка» – мрачный любовный многоугольник. Жена нанимает фотографа, чтобы убедиться в измене мужа. Выясняет что у того… любовник. Впечатленный фотограф бросает свою девушку ради... любовника, которого фотографировал. Ну и так далее… Гомосексуальные сцены сняты с шокирующей обстоятельностью и эстетской небрежностью. А свою пресс-конференцию умненький Е превратил в митинг. Обратился к властям Китая с требованием дать художникам «полную свободу творчества». Но его провокационная картина холодна и бессмысленна. Тени идей годаровского «Жюля и Джима», интонации Альмодовара – не наполняют воздухом легкие фильма.

Кстати о воздухе. Героиню японской картины Хироказу Коре-еда надули. Натурально. Она – «Надувная кукла» (так фильм называется), купленная официантом средних лет для любовных утех. Однажды новоявленная Галатея самостоятельно вдыхает воздух и… кукольными (малышовыми) шажками отправляется постигать прекрасный мир, в котором живут настоящие люди. Но человеки, встреченные ею, и сами не умеют дышать самостоятельно. Им необходимо наполнить-надышать друг друга. Да и ведут себя хуже манекенов. Режиссер превращает известный в Японии комикс в поэтическую и ироническую метафору, «повесть о ненастоящих человеках». В финале горько разочарованная кукла совершает ритуальный суицид на помойке. Почти как самурай, вытягивает из живота пробку, испуская последний дух.

Звезда корейского кино Пак Чхан-Вук в «Жажде» виртуозно закручивает очередную фантасмагорическую виньетку. Такое можно называть кошмаром,.. настигшим священника. Причем, в реальности. Благочестивейший святой отец, готовый жертвовать собственной жизнью ради умирающих от неизвестного вируса, превращается в вампира. Вакцина как-то неправильно подействовала на организм. Без стакана крови ему хана, как алкоголику. Он любимой своей так и объясняет. Мол, давай во всем видеть положительные стороны, был бы я монахом, мы бы не любили друг друга. И весь разум направляет на добычу крови… без жертв. Тема вампиризма в фильме обыгрывается разнообразно. И скверная семья девушки, в которую влюблен герой – чистые кровососы, хоть и довольствуются пивом. За внешним кроваво-эстетским фасадом фильма, как обычно в фильмах Чхан-Вука («Объединенная зона безопасности», Олдбой», «Сочувствие госпоже Месть») – истории взаимоотношений людей. И чем эпатажней «фасад», тем внимательней он рассматривает экзистенциальные тревоги человека, стоящего на пороге выбора, размышляет о невидимых нитях, которыми опутаны люди. К кинематографу относится как к умной игре без правил, ныряет по ходу действия из жанра в жанр, раскручивая теорию Феллини: «Кинематограф – опасная игра, но все-таки – игра».

В Каннах кинематограф – шок, фильм – провокация, режиссер – либо нонконформист, либо диссидент. Однако только стал понятен «код доступа» к каннской программе, концепции ее подбора, как директор Фремо снова подставил подножку, показав вполне традиционное британское кино «Аквариумная рыба» Андреи Арнольд. Психо-социальную зарисовку из жизни трудного подростка Миа. Ей 15, и она пытается притерпеться к мерзкому (особенно в 15 лет) миру. Мерзкий мир отвечает ей тем же. Повзрослевшая Лолита, как и положено, влюбляется в маминого бой-френда (фантастически достоверная, психоделическая работа Майкла Фасбендера). И понятное дело, становится еще несчастней. Сейчас подобных фильмов создается довольно много. У нас за этот максималистско-жесткий взгляд на мир отвечает Валерия Гай Германика (тоже в прошлом году полюбившаяся Каннам). Но работа Арнольд отличается не только бешеной энергией, но и драматургической полноценностью (главный бич российского кино).

Следом за суровой британской социалкой экран заливает фиалковая нежность, меланхолия опытной Джейн Кэмпион («Пианино»). «Яркая звезда» - история трагической любви поэта Джона Китса и самоотверженной девушки из Хэмпстеда. Рассказана с суховатой английской неспешностью, невиданной в современном кино деликатностью, целомудренностью. Выдержанная в живописных традициях Тернера и Констебля, украшенная милыми подробностями в духе сатирических полотен Хогана, напитанная романтикой прерафаэлитов. Мастерица Кэмпион, подобно своей героине-рукодельнице, вышивает на экране «потерянный рай»: мерцающие надежды умирающей молодости и таинственную торжественность перехода от жизни к смерти. Мотивы и мелодии, которыми наполнена блеклая романтика Джона Китса, умершего 26-летним, не успевшего насладиться ни славой, ни настигшей его любовью.

А потом Канны захлестнул Вудсток. Оскароносец Энг Ли («Крадущийся тигр…», «Разум и чувства», «Горбатая гора», «Вожделение») рассказывает о рождении знаменитого фестиваля 1969-го. Живописует три дня, которые потрясли мир и их предысторию. Показывает, как плохонький отельчик и маленькая ферма в Бефеле (8 номеров, двери не закрываются, полотенец нет) превратились в главный магнит для молодежи мира, в океан музыки и свободы, втянувший в свои воды около полумиллиона человек. «Дебил! – орет алчная мамаша, хозяйка отельчика сыну, скромному еврейскому парнишке Элиоту, затеявшему непомерное, громадное событие. Безумство храбрых. Без него Ричи Хэвенс, Джо Кокер, Сантана и Дженис Джоплин к вам не приедут. В «Штурмуя Вудсток» Ли реконструирует не столько события, сколько неповторимую атмосферу пиковой, адреналиновой, анархической, чувственной поры 60-х. Полиэкран концентрирует, сгущает краски: Вьетнам, «свободная любовь», высадка Армстронга на Луну, нескончаемая река паломников Вудстока – и среди них: раскрепощенные дети цветов, монашенки, нудисты, полицейские с букетиками в касках, трансвестит, он же ветеран Корейской войны… Вудсток - удивительное на три дня затеявшееся братство. «Гипотеза общности». Слишком наивная, чтобы продержаться долго. Будто сам экран лизнул ЛСД, и узоры-цветы- лица поплыли в грохочущем хороводе. Несмотря на то, что фильму-панораме не хватило внутренней пружины, это настоящее аудиовизуальное ретро-путешествие, возможность без машины времени впрыгнуть в давно ушедший вагон незабываемого минувшего.

Итак, каннский корабль во главе с капитаном Фремо всеми средствами раздвигает льды примерзшей, поскучневшей территорию кино. Поэтому здесь выискивают фильмы, способные если не понравиться, то поразить воображение. Поэтому на пляже ночью устраиваются показы. И к гигантскому экрану, колышущемуся над морем, тянутся люди с одеялами – чисто Вудсток. Поэтому, здесь культивируют киноманские клубы и всячески поддерживают синефилов – у них тут специальные бейджи. Поэтому здесь не раскрашивают классику, а реставрируют, полотнам «старых мастеров» возвращают свежесть. И вторая премьера годаровского «Безумного Пьеро» вызывает не меньший ажиотаж, чем фильмы конкурса. Напомню, великий фильм Годара – экранизация романа Уайта «Одержимость». Вот ключевое слово. Без одержимости, храброго безумства ни лучшего рок-фестиваля не получится, ни киносмотра…