Пока украинцы ломятся в Европу, русины говорят, что они уже давно там

Намедни мне представился случай побывать на собрании русинов в Ужгороде: интересно оказаться внутри движения, о котором здесь, на большой Украине, ходят такие разные слухи. Одни называют их отпетыми сепаратистами, то и дело норовящими подорвать и так шаткую украинскую государственность.

Вторые тоже словом не жалуют — мол, отрабатывают эти русины американские бабки: создают на них какие-то школы да пишут грамматику своего языка. А третьи снисходительно замечают: «Ну, ни дать ни взять — беднота необразованная: сами-де в Киеве по заработкам шастают, а домой приедут, так, ишь, автономию им подавай!»

ПАРАДОКС, но и сами русины друг дружку не больно-то жалуют: на Закарпатье есть 11 русинских организаций, каждая из которых непереносит представителей другой не меньше, чем тягнибоковцы коммунистов. И после того, как отсидела битые два часа на их собрании, меня тоже не переполняли теплые чувства к ним, хотя сама я — тоже русинка, как мои отцы и деды.
Представьте себе: в одном зале собралось десятка полтора пенсионеров и обсуждает будущее русинского движения. Лихо ли? Говорили старики много: об игнорировании русинского вопроса украинскими властями, о том, что нет денег на школы, обсуждали, кого поддержать на предстоящих выборах (были предложения вообще не голосовать, мол, почему нас должны интересовать чужие властители, если им на нас — плевать?)... Говорили много, но впустую — думаю, что после собрания никто не побежал искать деньги на школы. Такие же соображения высказал вслух и мой собеседник Михаил АЛМАШИЙ, председатель Закарпатского областного научно-культурологического общества имени Духновича, заслуженный учитель Украины и член Всемирного совета русинов. Он, в отличие от многих, политиканством не занимается, а печется о школах, издательстве книг и журналов, а также — комиссии по кодификации русинского языка.
— Самая большая проблема русинов – денежная, — заверил меня Михаил, — разглагольствование ведь не приносит большого вреда, равно как и пользы. Никто не хочет нас финансировать: местные бизнесмены скупы, а русинские организации бедны. Всем остальным мы неинтересны. Но полное безденежье ставит под вопрос будущее русинства: мы не рассчитались с нашими учителями за май месяц. Если 24 русинские школы в области прекратят работу, это будет катастрофа. О русинской культуре забудут. А жаль, потому что о нас и так мало информации. На востоке и в центре страны меня все время спрашивают: «Ужгород — это возле Львова?» или еще лучше: называют закарпатцев «бандеровцами» — хотя здесь националистическим подпольем и не пахло. А в России еще меньше о нас знают. Я часто бываю на международных конференциях по образованию и везде стараюсь рассказать, что же такое на самом деле — наша Подкарпатская Русь, или как все привыкли ее называть Закарпатье. Мои коллеги поднимают брови в удивлении, когда слышат, что здесь центр Европы, и даже есть географический знак этого центра...

— Не будем скрывать, что аналогичные знаковые столбцы закопаны еще в нескольких странах Европы (Чехии, Венгрии, Польше, Литве) и даже в Беларуси...
— Ладно, но вот о культуре русинской не знает никто. Когда россияне слышат, что наши русины внесли коренные изменения в образ жизни России — ахают. Ну, например, реформа высшего образования у них началась в 1819 году из устава ректора пединститута в Петербурге русина Михаила Балудянского. Смысл устава был в том, чтобы очистить от иностранцев русскую науку. А еще он был членом комиссии по составлению «Свода законов Российской империи» и лично скомпоновал 15 томов этих законов. За это Николай I наградил его эксклюзивной нагрудной медалью (она была разработана и отлита в единственном виде) с выгравированными римскими цифрами «XV». Интересно, что этот же Балудянский разрабатывал проект закона по упразднению крепостного права. А Иван Орлай, директор Неженской гимназии, который до этого работал в Петербурге придворным хирургом, был первым, кто издавал в России медицинский журнал, он поставил на научную основу народную фитотерапию и на этой почве подружился и переписывался с Гете. В Харькове стоит памятник русину Андрею Дудровичу, который поднял научный уровень местного университета...

— Сколько ни приходилось слышать отзывов о земляках, лестных из них было мало. Больше всего не нравятся соседям наши невоспитанные и грязные вуйки-заробитчане, а по ним-то и судят всех...
— Мнение, что здесь живут темные люди, воцарилось за Карпатами с тех времен, когда сюда пришла советская власть. До этого это был единственный микрорайон Европы, где было наибольшее количество школ на территории с подобной густотой населения (в 1870-х годах здесь была 571 школа). А после переписи населения русские определили, что 80% из местных — безграмотны, и объявили ликбез. И через год отчитались: справились с последними — уже 20% — безграмотными русинами. Оказалось, к таковым причислили тех, кто учился с 1907-го. А тогда по приказу министра образовании Австро-Венргии были закрыты все русинские школы, и детей учили венгерской грамоте. И дети писали в Америку родителям в письмах русинское «Слава Иисусу Христу!» — но латинскими буквами. Русские сочли это безграмотностью. А на заработки наши люди ездили всегда — но благодаря этому они знали языки. Мой отец — простой хлебороб — владел немецким и английским: однажды был на заработках в Германии три года, а второй раз проработал восемь лет в Америке.

— Но имидж у нашей области все равно такой — это земля бедняков и необразованных...
— Да, вот такой парадокс. Но это — государственная политика. Все наше добро — в чужих руках: наши земли, леса, реки и озера, минеральные источники уже не наши, а киевские, львовские, днепропетровские... А русинам остается или же работать на них за мизер, или ехать на заработки. Вот и получается, что все деньги, которые зарабатываются на нашей земле, идут в Киев, а потом возвращаются в местную экономику в качестве дотаций... Спрашивается, почему? Потому что Украина держится за Закарпатье, как за плацдарм — нам говорят из Киева, что поведут нас в Европу. Но мы всегда там жили! Я могу сравнить правления чехов, мадьяр, советов и Украины, ведь помню, как жилось тогда и как — теперь. Так что не надо учить русинов, что такое Европа!

— По всей стране нынче катится этноволна: люди носят этническую региональную одежду, развивают народные промыслы. А на Закарпатье — все только фестивали вина, брынзы и самогонки... Разве здесь нет народной культуры?
— Есть, но только мастеров никто не поддерживает, и им показаться негде. Вот в селе, Грушове был Василий Тегза, народный умелец и художник, он создал в своем двухэтажном доме этнографический музей. Я не знаю, что там теперь, после его смерти. Второй пример: я пишу книгу о селе Завидово (это заказ от семьи Балог, корни которой — отсюда). Приехал я недавно туда, хотел зайти в этнографический сельский музей (такие есть везде в школах и клубах). А мне сказали, что я опоздал на две недели: намедни приехали три грузовика из Ивано-Франковска, скупили и вывезли старую мебель, одежду, часы, утварь... Продадут потом в Киеве на антикварном базаре или выставят где-то в музее, но вряд ли скажут, что это — русинская народная культура.

— Вы говорили, что на большой Украине в последние годы вырабатывается идеология «українськостi», а русинам, дескать, недостает такой же теории «русинськостi»...
— Украина — большая страна и может себе это позволить. А наибольший статус, который когда-либо имело Закарпатье — автономия. Сейчас и его нет — так откуда взяться здесь такой идеологии? Хотя на большой Украине не любят, когда русины напоминают, что на референдуме в 1991-м 78% закарпатцев проголосовали за предоставление области статуса «специальной самоуправной территории, субъекта в составе независимой Украины. А нынешний президент не удостаивает нас даже личным ответом на официальные письма — нам отвечают по трафарету какие-то секретари.

— А как обстоят дела с языком? В Украине его ведь окончательно признали диалектом украинского..
— Вскоре мы должны провести последних два заседания комиссии по кодификации русинского языка (по лексике и грамматическим нормам), а затем издадим материалы комиссии, подадим их в Европейский комитет по защите малых языков. И будем ждать признания.

— Думаете, признают?
— Ба, мы уверены! Почему нет, если два года назад они признали язык маленького села на востоке Италии, на котором разговаривает 280 человек, хотя до этого все лингвисты говорили, что это — смешанный говор французского и итальянского. Язык определяется лексическим составом — количеством слов, которыми он отличается от языков-соседей. У нас лексем, отличных от украинского, 240 тысяч. И этим языком говорят полтора миллиона человек, живущих на Закарпатье и в эмиграции.

"Киевские ведомости"